Анахрон. Книга первая - Страница 7

Лунницу поганили три свастики, расположенные полукругом. Та, что в центре,

— побольше, две на концах — поменьше.

Сделано было грубовато. Пробы на изделии не стояло. Из зубов да протезов отлито, не иначе. Мародерствовали родственнички-то девкины. Фашистские прихвостни.

Переливали, небось, где-нибудь в землянке, посреди дикого леса. Уж больно работа топорная.

Так что же получается? Выходит, не угонщица девка? Такое на себе таскающая

— на фиг ей задницей рисковать. Разве что из озорства. Или ушмыгалась девка до того, что уже и сама не ведает, что творит.

Нет, что-то не то. Откуда у простой торчащей девки такая штука? Давно бы на зелье извела.

Может, беспутная лялька какого-нибудь безмерно навороченного «папы»?

Похоже на то.

Ох ты Господи! Да кто же это так начудил, что девку с подобной безделкой одну по городу шастать отпустил? Это кто-то очень большой начудил. За этакую лунницу, за такой-то кусище золота, квартирку можно купить побольше сигизмундовой…

Ой-ой. Искать ведь будут дуру обдолбанную. Ну, не саму дуру, понятно, а ту дурость, что у ней на шее висела. И найдут. Непременно найдут. Весь город перевернут не по одному разу, а отыщут.

Ну, хорошо. Если это профессионалы, то разговор их с Сигизмундом будет краток и конструктивен. «У тебя?» — «У меня». — «Отдай». — «Заберите, ребята». — «Забудь». — «Уже забыл»… И все.

А если это отморозки? Убьют ведь отморозки, вот что они сделают.

А если девка и впрямь какого-нибудь чеченца подружка? Кавказцы таких любят, здоровенных да белобрысых. Вот и получается «прибалты-чечены». Ох, права Софья Петровна…

Ладно, сейчас все выясним. Испытаем стерву, коли она по-человечески говорить не желает.

Сигизмунд наклонился к девке поближе и внятно проговорил:

— Зиг хайль!

Лицо девки оставалось бессмысленным.

Сигизмунд возвысил голос:

— Гитлер капут!

На этом познания Сигизмунда в немецком языке в принципе заканчивались. А в эстонском они даже и не начинались.

На всякий случай спросил еще:

— Шпрехен зи дойч?

Безрезультатно.

Английский?

— Ду ю спик инглиш?

Бесполезно.

— А ну тебя совсем! — рассердился Сигизмунд. — Ты что, полная дура?

Девка лежала отвернувшись. Похоже, последняя версия была самой правильной. Может, немая?

Да, как же, немая. На дворе вон как разорялась.

…А отморозков, пожалуй что, и не пришлют. Те, кто такими безделушками швыряются, дилетантов не нанимают…

Сигизмунд пошел на кухню ставить чайник.

…А хотя бы и прислали. Отдать им наркоманку с лунницей и пусть проваливают. Он ничего не видел, ничего не знает и, что характерно, знать ничего не хочет.

Из комнаты донесся тяжелый стук. Девка упала с тахты на пол. Чертыхаясь, Сигизмунд водрузил ее на место. Заодно задрал у нее рукава, поглядел на руки. Вены чистые, не «паленые». Может, в ноги колет? Сейчас и так делают. Да нет, больше похоже на «кислоту».

…С другой стороны, кто такой насквозь откровенный, чтобы из протезов да из мостов лунницу отлить, да еще свастиками проштамповать? А штука новая, незатертая. Недавно сделанная.

Сигизмунд еще раз для острастки погрозил девке кулаком и отправился варить себе кофе. Всяко не получится поспать в эту ночь. Не хватало заснуть, имея в доме такую гремучую змею!..

Карауля кофе — чтобы не убежал — Сигизмунд все пытался ухватить какую-то смутную, назойливую мысль, что крутилась в голове. Была в обторчанной девке еще одна странность, а какая — уловить не мог.

Ладно, разберемся… Сигизмунд снова вернулся мыслями к луннице.

Свастика не всегда была символом проклятого фашизма. Об этом Сигизмунд не без удивления узнал уже в относительно зрелом возрасте. И долго не верил.

Свастика — знак Солнца. Древний. Вроде, авестийско-буддийский. Об этом возвестил стране с телеэкрана чернобородый астролог Пал Палыч Глоба. Давно это было — еще в эпоху «Новой Победы». В эпоху, так сказать, «высокой перестройки». Горби, съезды, Сахаров… Пал Палыч тогда маячил в любой мало-мальски кичевой передачке. Моден был. М-да…

Может, девка — буддистка какая-нибудь? Или спятившая неоавестийка?

Сигизмунд налил себе в чашку кофе и вернулся в комнату, где лежала пленница.

Сел рядом, строго поглядел на нее, пытаясь придать взгляду многозначительность — как у эзотерических парней из «Третьего глаза», — и молвил громко и отчетливо:

— Будда! Харе Кришна!

Девка не пошевелилась. Глаза у нее были остекленевшие.

Померла, что ли? У, чудь белоглазая! Нет, вон моргнула.

Сигизмунд отпил кофе и грозно рявкнул:

— Эй, ты!

У девки из глаза выползла мутная слезина.

Сигизмунда замутило. Чего не выносил, так это слез, особенно бабьих. Он разозлился:

— И не фиг тут слезы лить! Сидела бы у себя в Чухляндии! Кофе будешь пить?

Не дожидаясь ответа, сунул чашку с кофе ей под нос. Девка оглушительно чихнула прямо в чашку.

— Тьфу ты, зараза!

Сигизмунд выдернул у нее из-под носа чашку и пошел ополаскивать. Только продукт зря извел. Еще не хватало потреблять кофе с ее чухонскими соплями и микробами.

Упрямая. «Лесные братья» — они все такие. Ну, ничего. Сигизмунд — он тоже упрямый. Вон, сколько раз прогорал и всякий раз поднимался. Даже экс-супруга — и та одолеть не смогла.

А чухонцы — они ненормальные. Вспомнился один инвалид. Воевал на Финской. На Карельском перешейке. Рассказывал: поначалу «кукушек» брали, подранив, и от советского гуманизма да дури российской в госпиталь тащили. Те уже в госпитале, подыхая, умудрялись напоследок припрятанной финкой медсестру убить — вот как. Потому и перестали потом живыми их брать, на месте кончали. Лично товарищ Сталин распорядился: не брать, значить, «кукушек», кончать их на месте! У инвалида того приказ по полку читали. Так-то…