Анахрон. Книга первая - Страница 77

Они взяли себе кофе и сели за соседний столик. Начали о чем-то разговаривать.

Глядя на эту симпатичную пожилую пару, Сигизмунд втайне раскаивался, что возвел напраслину на целый народ и вешал Татьяне на уши лапшу, повествуя об озверевших от падения метеорита и вконец оманчжурившихся тунгусах.

От раздумий Сигизмунда оторвала девка. Под столом она вцепилась в его руку. Он поднял на нее глаза — она побелела, как сметана. Даже губы стали серые. Плохо ей, что ли?

— Ты чего? — спросил он.

Девка не отвечала. В ужасе косила глазом на мирных пенсионеров. Потом сползла со стула и на полусогнутых ногах, тихо-тихо, двинулась к выходу. Брошенный Сигизмунд вскочил и побежал за ней. Успел услышать еще, как кавказцы что-то сказали в спину — явно обидное — и заржали.

Сигизмунд поймал Лантхильду в десяти шагах от кафе. Схватил за руку. Рявкнул:

— Что?!.

Она показала в сторону кафе. Он не понял. Она еще раз показала на кафе, потом растянула глаза к вискам и в довершение пантомимы провела себя ладонью по горлу.

Они стояли на тротуаре. Народ обтекал их, многие оглядывались. Лантхильда тряслась от страха. Сигизмунд уже знал, что она не притворяется. Она никогда не притворяется. По крайней мере, все то время, что он ее знал.

Тут дикая мысль посетила Сигизмунда. А что, если все наплетенное им об озверелых тунгусских фундаменталистах — правда? Может, девка — действительно какая-нибудь дхарская беженка из тайги? Может, такие же раскосые у нее всю родню вырезали?

Да нет, бред. Кого чукчи могут вырезать? Они моржа-то подчас завалить не могут.

Стоп. О моржах ни слова.

Ладно, дома расспросит. Пора очки забирать.

К оптике надо было идти, слава Богу, не мимо кафе. Поэтому девка легко дала себя увести. По дороге обидчиво говорила что-то. Насколько понимал Сигизмунд, распекала его. За беспечность, видать, укоряла.

Получив заказ и расплатившись, Сигизмунд водрузил очки девке на нос. Вид Лантхильда обрела очень строгий. Глазами за стеклами похлопала. Потом подпрыгнула, забила в ладоши. Мрачноватые продавщицы невольно заулыбались. Самая неприветливая вдруг сказала:

— Заходите к нам еще.

* * *

По дороге домой и дома девка глядела на все с глубочайшим изумлением. На Сигизмунда то и дело поглядывала, будто в первый раз видит. На кобеля воззрилась. Даже засмеялась от радости.

То снимала очки, то снова цепляла их на нос. Сравнивала, видать. Перед зеркалом вертелась. Лоб хмурила. Вид имела важный, ученый.

— Ну девка, — сказал Сигизмунд, — ты теперь прямо Софья Ковалевская!

Лантхильда изящности сравнения не оценила. Сигизмунд прозревал, как бьется за гладким девкиным лбом незатейливая мысль: пыталась осознать, что же такое с ней, с девкой, произошло?

Сигизмунда осчастливить решилась с неохотой: сняла очки с носа и на него надеть пыталась. Сигизмунд очки отверг, проворчав:

— Ты бы еще на кобеля их нацепила, макака…

Девка с видимым облегчением вновь вступила в единоличное владение продукцией Мильденбергероптик.

Сигизмунд оставил Лантхильду осваиваться с новшеством и поехал в «Морену».

Как приехал, сразу завертелся. Светочка сказала, что звонили первые субарендаторы. Отказываются. Нашли себе получше. Сигизмунд сказал: «не очень-то и хотелось», но на всякий случай перезвонил — удостоверился и расставил все точки над «ы», как выражался в таких случаях боец Федор.

Почти тут же отзвонил ГРААЛЮ. Давайте, ребята, дерзайте. Путь свободен.

Потом ездили с Федором за кормами. Привезли в контору. Светочка спросила, можно ли ей отсыпать для кошки.

— У тебя же не было кошки, Светка?

— Котеночка завели, — поведала Светочка.

Сигизмунд только рукой махнул. Мол, котят таким дерьмом кормить…

Светочка прогрызла ножничками маленькую деликатную дырочку в боку бумажного мешка. Отгребла себе немножечко в кулечек.

— Да что ты как украла.

— Так ведь и украла, Сигизмунд Борисович.

— Ну так пойди и взвесь, а я с тебя потом в день получки вычту.

Светочка обиделась.

Сигизмунду было некогда утешать Светочку. Он почти сразу же уехал — развозить продукцию по точкам. В одном месте разругались. Разговоров о ничтожном конфликте хватило аккурат на всю дорогу до следующей точки, причем говорил в основном Федор, а Сигизмунд больше соглашался. Возмущался Федор цветисто, разнообразно и забористо, с примерами из своей армейской жизни, а также из жизни шурина. Слушать Федора было интересно.

Потом ездили за химикатами. Проезжали по Обводному каналу. Дорога здесь — мягко говоря… Всякий раз дивуешься, что в канал еще не полетел, решетку своротив. Печально закончить жизнь вот так, в жидком дерьме, именуемом водами Обводного канала…

Таковы были незатейливые мысли Сигизмунда. Федор же об ином вдруг задумался. Попросил остановиться минут на пятнадцать. Мол, в храм ему надо зайти. Потребность ощутил.

Сигизмунд любопытства ради потащился вместе с Федором. Вошли, сняли шапки, попривыкли к теплу и полумраку. Федор решительно перекрестился три раза и истово приложился к храмовой иконе. Сигизмунд прикладываться не стал, мял шапку, ждал Федора.

Федор явно не знал, чем еще в храме заняться. Постоял, повертел головой по сторонам. Потом еще раз трижды перекрестился и опять истово приложился к храмовой иконе. Решительно двинулся к выходу, нахлобучив шапку раньше времени.

Они вышли из храмового помещения на лестничную площадку, пересекли ее и зашли во второе крыло здания — на кухню. На кухне сейчас никого не было, кроме одной мрачной тетки в белом, обсыпанном мукой платке. Федор хозяйски оглядел помещение на предмет возможного возвращения муравьев. Муравьи не возвращались. На всякий случай Федор осведомился у тетки — как. Тетка подтвердила: неприятеля ни слуху ни духу.