Последняя картинка была самой странной. Лантхильда сперва отобрать ее норовила, не показать, потом наоборот, усиленно показывать начала. При этом она густо покраснела.
Сигизмунд не без труда узнал в одном из изображенных хмырей себя. По одежде опознал. По свитеру с воротом.
Девка вокруг выплясывала, над ухом сопела — переживала: как он к картинке отнесется.
Был изображен хуз. Хуз был прозрачный, чтобы видно было, как там, внутри, сидит старый хрыч Аттила. Перед Аттилой стоят девка с лунницей на шее и Сигизмунд в свитере. Морда у нарисованного Сигизмунда умильная. Он держит Лантхильду за руку. Другой рукой протягивает что-то Аттиле.
— Это ты, девка, брось, — сказал Сигизмунд строго. — Я не для того с женой разводился… — А потом, любопытства ради, спросил: — А что за хреновину я Аттиле твоему даю, а? Хва, а?
— Хво, — поправила девка. И объяснила: — Оготиви.
Сигизмунд собрал листочки, вручил их Лантхильде всей пачкой и сказал решительно:
— Талант у тебя, девка. Беречь тебя надо, народный ты самородок. Так своему Вавиле и передай.
Она застенчиво забрала свои листочки, унесла их и схоронила где-то в «светелке».
Сигизмунд сидел на кухне и думал: надо бы ей альбом купить для рисования, что ли. И карандаши. Пусть не скучает, пока он с кошачьими гальюнами разбирается.
А потом вдруг жгучий голод ощутил. Едва не замутило. С утра не жравши. Надо бы еще девку готовке обучить. Опять же, чтоб не скучала.
А девка-то без него ничего не ела, заметил он. Хлеб — и тот не тронула. Ждала. Это его даже растрогало.
Вечером, после ужина, решил Лантхильде радость устроить. Вручил ей большое красное яблоко, усадил рядом с собой на диван и воткнул в видак кассету. Фильм хоть и старый, но до сих пор любимый — «Плоть и кровь».
На экране бурно резвился Рутгер Хауэр.
Воистину, сегодня день сюрпризов! Едва только показался Хауэр, как Лантхильда вся напряглась. Подалась вперед, потом подскочила к телевизору, прищурилась и стала водить носом по экрану. То так его рассматривала, то эдак.
Потом повернулась к Сигизмунду и, показывая на Хауэра в телевизоре, объявила с восторгом и ужасом:
— Вавила!..
И снова в экран уставилась. Сигизмунд звучно ее по заду хлопнул, чтоб в экран не тыкалась. Вредно.
Лантхильда неохотно села рядом. Не давала фильм смотреть, все талдычила нудно: дескать, Вавила.
Взревновать юродивую, что ли? А? Как мыслите, товарищ Морж? Входить в маразматический штопор — так с музыкой…
Девка очень осудила поведение маркитанток. Возмутилась неверностью Вавилы. Сжимала руки, что-то рычала себе под нос. Только что пену изо рта не пускала. Лютая.
Зато когда в финале все дружно двинули кони, кто от чумы, кто от железа, девка безудержно разрыдалась. Сигизмунд остановил фильм, долго уговаривал юродивую не принимать близко к сердцу условности киноискусства. Наконец его осенило. Он перемотал кассету на начало и показал ей первые сцены, где все еще живы. Вот, мол, девка, гляди: все в порядке. Она успокоилась и даже забила в ладоши.
Сигизмунд решил, что для одного вечера впечатлений выше крыши, и отправил Лантхильду спать. Он и сам устал.
Только стал засыпать, как явилась неугомонная девка. Разбудила и стала на телевизор показывать. Требовала что-то. Вавилу поминала. Проведать хотела, что ли?
Сигизмунд, барахтаясь в одеяле, кулак ей показал. И выгнал.
Уже совсем засыпая, подумал невнятно: а ведь есть что-то общее между девкой и Хауэром. Нос длинный, сонливость в глазах. Белесость неизбывная. Заснул. Был истерзан дурацким сновидением. Среди ночи явился кобель, забрался в постель, поначалу вел себя тихо, а потом обнаглел и занял полдивана.
Наутро выпал долгожданный снег. Небо прояснилось, сделалось голубым. Душа словно умылась. Зимы ждала, ждала природа. И вот дождалась.
По свежему снегу явилась Наталья. В этот день Сигизмунд задержался на работе. Пришлось съездить по одному вызову — Федор не управлялся, а заказы терять было сейчас не с руки.
Потом еще корма развозил на своей машине. В связи с первым снегом что-то случилось с общественным транспортом, и боец Федор зашивался.
Возвращался в восемь вечера. Стоя в пробке на Кронверке, покаянно думал, что девка не кормлена, кобель не кормлен — сидят, небось, ждут его. Накупил готовых пицц, бананов и молока. Пива взял.
Ввалился с мешками и…
Еще на лестнице Сигизмунд услышал, что в доме скандалят. Поначалу даже не поверил, что это у него.
Но вот открыл дверь — и последние сомнения рассеялись. В глубине квартиры отчаянно вопила юродивая девка. Кроме того, Сигизмунду показалось, будто он слышит, как в «светелке» вякает кто-то еще.
Он тихо опустил на пол мешки, набитые снедью, вытащил оттуда бутылку пива, взял поудобнее за горлышко и двинулся спасать разлюбезную свою юродивую. Судя по ее крикам, с той самое малое с живой снимали скальп.
Сигизмунд ворвался в «светелку», держа пиво, как «молотовский коктейль» — шел, будто на танки.
У шкафа, подбоченившись и слегка выпятив живот, стояла Лантхильда и победоносно орала. Она была очень красна, отчего волосы казались совершенно белыми. В комнате резко воняло дорогими духами.
Почти загораживая дверной проем, спиной к Сигизмунду, стояла дражайшая экс-супруга Наталья Константиновна. Как завороженная, она глядела на девку. Время от времени Наталья набирала в грудь воздуха и испускала короткое беспомощное кудахтанье, пытаясь вклиниться в скандал.
Какое там! Блаженная девка и слова ей вставить не давала. Это Наталье-то! Такое, наверное, случается, когда липовый «черный пояс» напарывается на настоящего Мастера.