Анахрон. Книга первая - Страница 17

В первой землянке, когда черед пришел, выродили девку. Во второй лунницу сберегли. В урочный час соединили одно с другим и прочь отослали…

Гипотеза была, что называется, от балды. Но объясняла многое.

Думаем дальше. Ду-умаем…

…И отправилась девка с лунницей в путь-дорогу, прочь от отеческой землянки, в люди. Будучи сызмальства к лесам привычной, границы новоявленные девка миновала с легкостью. Небось, и собаки пограничные, мухтары героические, девкин след не брали — за свою держали.

Попав же в Питер, по дурости да по неопытности оказалась девка на Охте…

В тумане неопределенности с готовностью проступила омерзительная харя охтинского изверга.

Нет, попробуем без Охты…

И связалась наша девка с торчками. Однако лунницу золотую каким-то образом уберегла. Сама же — увы! — не убереглась…

А может, и уберегаться не надо было. Дал кто-нибудь по доброте пайку «кислоты» — и готово. Много ли дикой девке потребно, чтобы крышей съехать?

Нет, слишком уж шаткая гипотеза. Не верится.

Вернемся к изначальной ситуации. В одной землянке девка произрастает, в другой — золото-брильянты хранятся. Лишенная надлежащего медицинского пригляда — прививки там, детское дошкольное учреждение — выросла девка умственно неполноценной. Родичи ее, лесные братья, того и не заметили. Сами, небось, такие же.

И вот в один прекрасный день прокралась девка в Землянку Номер Два, изъяла оттуда самый блестящий предмет и сбђгла, томимая неведомым зовом.

Дальше — см. предыдущую гипотезу. До появления в граде святого Петра.

Затем следуют бессвязные приключения дикой девки в Санкт-Петербурге, вплоть до вчерашнего вечера, когда занесло ее в здешний двор. А тут, как на грех, оказалась юродивая свидетельницей акта бессмысленного вандализма — покражи мусорного бака. От ужаса сама не своя, стремясь сокрыться от душераздирающего зрелища, выломила нечаянно хлипкий запор на двери сигизмундова гаража. В коем и затаилась.

В данном случае наличествует жертва исторических процессов, которым нет дела до страданий конкретной личности. В частности — личности бедной полоумной девки, которую родичи, не спросясь, выродили посреди глухого леса, а цивилизованные собратья лишили последнего рассудка, сперев на ее глазах переполненный мусорный бак.

Но если девка в этой истории была лишь сторонним наблюдателем, то никакого охтинского хвоста на ней не висит. Вряд ли охтинцы дали бы ей уйти за здорово живешь. С такой-то добычей. Сто раз весь двор прошерстили бы вдоль и поперек. Не нашли бы сразу — оцепили бы весь район, караулили до посинения. И всяк уж не допустили бы, чтобы он, Сигизмунд, в эту историю влез. На хрен им лишние?

Логично? Логично. А раз так — то развешивание объявлений было сущим идиотизмом. Погорячились вы, Сигизмунд Борисович, перетрусили, панике поддались… Да-с.

И вообще многое из содеянного ночью теперь, при свете дня, начало казаться Сигизмунду совершеннейшим безумием. Один охтинский монстр чего стоит! Спать по ночам надо, а не дурью маяться.

Однако же и последняя версия не без изъяна. Имеет два больших «но». Очень больших.

Она решительно никак не объясняет загадочного появления кучи песка на месте баков.

И кроме того, не имеется ни одного факта, который свидетельствовал бы в пользу данной версии.

Разве что смутное, ничем не подтвержденное ощущение. Интуиция. Девка-то явно не городская…

Но и не в землянке, скорее всего, выросла. Сигизмунду как-то пришлось беседовать в электричке с одним дедком. Тот партизанил на Псковщине. Дедок рассказывал, что все они бледные в прозелень ходили. Это, говорил дедок, оттого, что в землянках хоронились. Земля — она все соки из человека забирает. И раненые в землянках долго мучились. Так-то вот.

А у девки вон, цвет лица какой здоровый. Да и вообще в Питере таких щек по осени не встретишь. А кто из холеных баб по соляриям шляется, у тех загар ненатуральный, за версту видно.

Нет, версия с землянкой отпадает.

А кто мешал диковатой девкиной родне избу поставить? Советская власть? Староверам в таежном тупике она избы срубить почему-то не помешала…

Нет, гнать, гнать и гнать. Хватит идиотизмом страдать. Других забот, что ли, нет?

А ежели все-таки тянется за девкой криминальный хвост? А ну как нагрянут к нему по объявлению? Сигизмунд клял себя сейчас за эти объявления! Явятся — а золота-то и нет! А то и без объявления нагрянут. Может, с самого начала следили. Может быть, верные боевики уже едут сюда…

С другой стороны, золото с таким же успехом может оказаться «чистым». Тогда что получается? Собственной рукой выпроводить из дома светлое безбедное будущее? Ибо носит полоумная дура на шее золотой залог этого самого светлого будущего.

Может, права Наталья, утверждая, что у него, у Сигизмунда, потрясающий дар

— деньги от себя отваживать?

Мысли бестолково теснились в голове, мешая друг другу.

Нет, хватит! Как только платье высохнет — соблазны в себе побороть, золотую лунницу девке за ворот опустить, чтобы не отсвечивала. Куртку дать. Старую. Все равно выбрасывать. Джинсы — натальины старые — дать! И — вон! И чтоб ноги!..

…Так просто — «и вон»?

Вздохнув, Сигизмунд встал и направился в ту комнату, где стояли компьютер и диван. В жилую. Он кабинетом ее называл.

Выдвинул ящик письменного стола. Завздыхал. Две пятидесятитысячных вынул — старыми купюрами. Рыжими. Те, к которым сейчас уже с подозрением относятся. На свет всегда их смотрят, пальцами трут. Чеченцы в свое время эти «полтинники» ловко подделывать насобачились.

Непоследовательны вы, Сигизмунд Борисович. Ох, непоследовательны!