Анахрон. Книга первая - Страница 116

116

Когда Лантхильда появилась в гостиной, Сигизимунд дал ей понять, чтобы она заглянула под елку. Любопытная девка сразу встала на четвереньки и полезла смотреть. Едва елку не своротила. Потом зашуршала целлофаном — нащупала пакет. Выволокла Барби.

Уставилась. В голове медленно заворочалась мысль. Потом Лантхильда покраснела. Тихонько хихикнула. Отвернулась, разглядывая куклу, то и дело кося на Сигизмунда. Заметно было, что девку разбирает смех.

— Хво еще? — подозрительно спросил Сигизмунд.

Лантхильда хихикнула громче. Сигизмунд забеспокоился.

— Признавайся! Что там смешного!

Не отвечая, с пунцовыми щеками, Лантхильда опрометью кинулась в «светелку». Куклу она прижимала к себе.

— Вот дурища-то, — пробормотал Сигизмунд.

Из «светелки» доносился неудержимый хохот. Потом девка принялась икать — досмеялась.

Кобель, помахивая хвостом, приблизился к хозяину и искательно задрал морду к накрытому столу: мол, как — не пора?..

— Да погоди ты, — сказал кобелю Сигизмунд. Смутно он догадывался, что именно так насмешило Лантхильду. Барби была устрашающе похожа на нее саму.

Чтобы отомстить вредной девке, Сигизмунд прикнопил на стену фотографию полуголой угрюмой потаскухи — дар великодушного кузена. Отошел, полюбовался. Генкина потаскуха враждебно уставилась на деда, а мрачный полковник, казалось, разглядывал ее с кривой ухмылкой, как насекомое. Представители антагонистических субкультур.

Что бы еще такого сделать, чтоб белобрысую уесть? Подумав, Сигизмунд слил в блюдце выдохшиеся опивки шампанского, покрошил туда немного хлеба и поставил под фотографию шлюшки. И уехал к родителям — поздравлять.

* * *

Отцу Сигизмунд подарил шахматы. Нарочно искал деревянные, а не пластмассовые, — нашел. Отец играл с соседом по площадке вечерами, был у него старый, еще довоенный, набор, но вот беда — потеряли старички слона.

Матери привез сковородку «TEFAL» — жарить без масла. Той давно хотелось такую.

Мать сразу запричитала: «Зачем ты на нас так много денег тратишь, тебе самому нужно…» Сигизмунд с нарочитой грубостью ее оборвал. Это тоже входило в ритуал.

Дорогого сыночка усадили за стол, наложили ему на тарелку разных ед. Сигизмунд в который раз поразился — как это они на свою скудную, плохо выплачиваемую пенсию ухитряются сооружать такое количество яств. Видимо, подобным секретом владеют только непотопляемые советские пенсионеры.

Выпил с матерью шампанского, потом с отцом водочки. Поговорили о том, о сем. Затем мать, помявшись, вдруг заговорила:

— Гоша, пойми меня правильно — мы твоей жизни не касаемся, и что вы с Натальей сошлись — не вмешивались, и потом тоже вас лишний раз не трогали. И расходились вы с ней — мы не лезли…

Сигизмунд сразу насторожился:

— Ты опять про Аську?..

Аську мать видела лишь однажды. Можно сказать, случайно. В тот период аськиной жизни, который Сигизмунд именовал искусствоведчески: «голубое и розовое». Голубоватыми были коротко стриженые волосы Аськи, розовым — все остальное: губы, ногти, колготки. Мать смертельно испугалась. Одно время ее преследовал кошмар женитьбы единственного сына на этой… на этой…

Но сегодня мать махнула рукой:

— Да не об этой, прости Господи. Тебе решать, с кем и как. Взрослый уже. Коли нет ума, так уж и не…

— А о чем тогда?

— Гоша, вот сейчас, когда Натальи нет. Между нами. Ты мне скажи: уехали твои шведы?

— Да не шведы они, а норвежцы. Сто раз уже говорил.

— Все равно. Уехали?

— А что?

— Ты мне ответь: уехали?

— Слушай, что они тебе сдались?

— Да что ты к нему прицепилась, Ангелина, — встрял отец. — Сейчас все совместные предприятия открывают. Давай лучше, Гошка, водки выпьем.

— Погоди ты, Боря. Вечно как маленький…

Сигизмунд понял, что придется отвечать правду.

— Нет, не уехали.

— У тебя живут?

— Да.

— Сколько их?

— Двое.

— Ты о них кому-нибудь говорил?

— Что значит — говорил? Кому я должен о них говорить? Они сами всђ оформляют… При чем здесь я?

— Где ты с ними познакомился?

— Мам, ты что, раньше в НКВД работала?

Мать побелела.

— Не шути так.

Сигизмунд принужденно рассмеялся.

— Мам, Сталин умер в 53-м году. Двадцать первый век на пороге. Ты чего?

Мать, казалось, его не слышала.

— Ты уверен, что они шведы?

— Норвежцы, Ангелина, норвежцы они, — вмешался отец. — Говорят же тебе, два сейнера у них.

Но мать не отставала.

— Все-таки ответь мне, где ты с ними познакомился?

— В Гавани. На выставке «Инрыбпром-96». Представляли там свою фирму. Хальвдан и представлял.

— А ты там что делал?

— Удочки посмотреть с Федором заехали.

— Вот прямо так увидел тебя этот Хальвдан и тут же тебя в партнеры захотел?

— Ни хрена себе — «прямо так»! Я месяц поручителя искал.

Мать неожиданно резко сменила тему:

— А почему ты про деда спрашивал?

— Когда?

— Перед Новым Годом. Когда я тебе звонила. Помнишь, сказал, что он тебе приснился?

— Приснился и приснился. А что?

— Ты просто так спрашивал?

— А как еще я мог спрашивать?

— Да что ты в самом деле, Ангелина… Сигизмунд, налей матери водочки.

— В самом деле, мать, что ты из мухи слона делаешь?

— Знаешь, Гоша, — печально проговорила мать, — хоть и грех это, о покойниках плохо говорить, тем более, об отце, а только сдается мне: сатанинскими делами дед занимался…

— Это ты про то, что он руками зеков ДнепроГЭС после войны восстанавливал? Так в этой стране все руками зеков делалось…

Мать помолчала, опустив глаза. Потом залпом проглотила рюмку, придвинутую к ней отцом, и сказала, поджимая губы:

116